Белогривый никуда не исчез. Он стоял и снова скалился, словно потешаясь над ошарашенно мечтательной физиономией принца. Ну и ладно. Ну и пусть потешается. Есть над чем. Уж если детская мечта явилась во плоти, она имеет полное право потешаться. Главное, что явилась, да еще вовремя.

– Поехали, – сказал Эннеари, опустив ладонь на луку седла.

Черный Ветер шагнул в сторону.

– И как это прикажешь понимать? – осведомился эльф у коня.

Черный Ветер ухватил зубами Эннеари за ворот и потянул, спокойно и настойчиво.

– Как это прикажешь понимать? – повторил эльф.

Белогривый раздраженно фыркнул дважды: дескать, видал я на своем веку дураков, но чтобы настолько…

Принц сглотнул.

– Пойдем, – вымолвил с трудом принц – слишком уж тяжела оказалась его догадка. – Пойдем, куда нас зовут. Кажется, я знаю, как это следует понимать.

Глава 17

В седло Черный Ветер всадника так и не пустил. Шли вчетвером: впереди вороной жеребец, за ним Эннеари, следом – принц, а замыкал шествие Белогривый, сосредоточенно фыркая своему избраннику в затылок. От принца конь не отставал ни на шаг. Никакие соблазны в виде свежей сочной травы, изобильно растущей в стороне от чуть приметной тропки, не могли заставить его хотя бы на мгновение соступить с избранного пути.

– По-моему, он тебя стережет, – поддел друга Эннеари. – Боится, что сбежишь от такого непомерного счастья.

– Не стережет, – поправил принц, – а охраняет. Верно, Белогривый?

Скакун одобрительно поддал принцу мордой.

– От кого? – не сбавляя шага, обернулся к нему Эннеари.

– Надеюсь, ни от кого, – вздохнул принц. – Просто на всякий случай.

Одобрительный тычок повторился. По всему видать, Белогривый решил, что по части умения соображать его новый наездник не совсем безнадежен.

Собственно, догадаться-то было нетрудно. Эннеари бы и сам додумался – когда бы речь не шла о его соплеменниках. На его месте принц тоже гнал бы от себя подобное соображение прежде еще, чем оно из смутного предощущения сделается жуткой догадкой. Вот Арьен и гонит от себя даже тень подобной мысли – а у принца и сомнения нет, куда ведет их Черный Ветер и что собирается показать.

Мертвые тела.

И если принц правильно понял, что означает спокойная размеренная поступь коней, идти им обоим осталось недолго.

– Интересно, далеко еще? – не то у коня, не то сам у себя спросил эльф.

Черный Ветер поднял морду, заржал тихо и тонко, мотнул головой и коротко, резко фыркнул.

– Недалеко, – деревянным голосом перевел принц и стиснул зубы.

Кто не любит победить в споре и доказать свою правоту? А вот принц бы сейчас дорого дал за возможность оказаться неправым. За то, чтобы все его нынешние соображения оказались самой обыкновенной ошибкой. За то, чтобы он просто-напросто напридумывал себе кошмаров. А почему бы и нет? С каждым ведь может случиться.

Может, лучше сказать Арьену, что за зрелище его ожидает?

Нет, принц не ошибся. И ничего не напридумывал. Все было так, как он и предполагал – только в тысячу раз хуже. И Арьену он сказать ничего не успел. Слишком уж внезапно раздернулись перед ними густые ветви. Черный Ветер раздвинул их мощной грудью, точно занавес. А за этим занавесом…

Нет, никакая старуха, даже и сумасшедшая, не назвала бы этих троих красивыми мальчиками.

Кто-то не только изранил, не только связал трех эльфов, но и привязал их к деревьям, вдобавок заведя руки назад, в обхват стволов. А потом этот кто-то просто-напросто ушел и оставил их привязанными – раненых, окровавленных. Давно, несколько дней тому назад. Оставил на веселой, залитой солнцем полянке. И солнце потрудилось за убийцу, доделав все, чего не успели ножи.

Пряди слипшихся волос бурыми сосульками свисали на лица, такие же бурые, как древесная кора, в запекшейся кровавой корке с длинными промоинами слез. Жажда искривила и растрескала губы, вспучив их черной чагой – да не на всяком еще дереве такая чудовищная чага вырастет. Мухи тучами кружились над этим пиршеством – отчего-то, впрочем, не пытаясь даже опуститься.

А в каких-то десяти шагах от привязанных солнечные лучи радостно плескались в ручейке.

Принц не мог бы сказать, что потрясло его сильнее – изобилие ран на бессильно обмякших телах, вот этот издевательский выбор места – совсем рядом с недостижимой водой – или совершенно бессмысленное проявление мелочной злобы, которой недостаточно было измыслить такую тяжкую предсмертную муку. Почему-то у ног каждого из троих эльфов валялась покореженная и опустевшая оправа ручного зеркальца, почти такого же, как у Эннеари. Стекла в зеркалах не было – только белое крошево, старательно истоптанное каблуками. Невыразимо пакостно и глумливо. Видеть эти разломанные оправы было отчего-то превыше сил – словно увидеть пленника, которого ретивый палач не просто замучил, а еще и написал зачем-то у него на щеке неприличное слово.

Принц был не в силах ни вскрикнуть, ни даже вздохнуть. Теперь понятно. Уж теперь-то все понятно. Если четверо эльфов увидели, что над их сородичами кто-то учинил такое… не диво, что они посходили с ума и бросились громить и жечь. Куда удивительнее было бы, сумей они удержаться. Кто бы смог на их месте? Даже если Арьен вздумает…

Эннеари в несколько быстрых взмахов ножа рассек путы и бережно уложил троих эльфов на мягкий мох. Движения его были медленными и тяжелыми, словно он шел сквозь воду.

Я даже окликнуть его не смогу, подумал принц. Не посмею.

– Эннеари, – сиплым полушепотом произнес он.

Эльф поднял голову. Выражение его лица напугало принца… да нет, оно бы кого угодно напугало. И не в том даже дело, что черты его словно окаменели от ярости и гнева – нет, страшнее было другое. Казалось, будто гнев этот настолько велик, что никакому лицу его выразить не под силу, и за долю мгновения оно так устало от непосильной тяготы – являть миру эту ярость – что еще вот совсем немного промедлить, и оно просто перестанет быть лицом, смешает свои черты в бесформенный хаос.

– Эннеари, – повторил принц. – Я не знаю, что за люди это сделали…

Против всяких ожиданий, маска усталого гнева чуть смягчилась.

– Люди? – переспросил эльф ровным голосом. – Да нет. Вот на перевале действительно были люди. А здесь… – он с усилием покачал головой. – Нет.

И все-таки принц ошибся в своих предположениях, причем всерьез. Он думал – ну вот только что думал! – будто худшего, чем зрелище истерзанных эльфов, и быть не может. Оказалось, может. Да притом настолько хуже, что сама мысль об этом захватила разум Лерметта целиком – так что непонятные слова Эннеари о каких-то людях на перевале попросту миновали его сознание.

– Ты хочешь сказать… – выдохнул принц. – Ты же не…

– Это не могли сделать люди, – прежним голосом промолвил Арьен. – Люди о нас слишком мало знают. Здесь орудовал тот, кто очень хорошо знает, как убивать эльфов… Или, – внезапно добавил он. – Или… как не убивать.

– Они… – принц боялся поверить себе – ведь то, что следует из слов Арьена, не может быть правдой. Ни одно живое существо не может после такого…

– Живо! – Эннеари отцепил от пояса и швырнул принцу свою флягу, не глядя даже, поймал ли тот ее. – Обе, твою и мою – доверху!

Руки его уже скользили над телами троих эльфов.

Брошенную флягу Арьена принц поймал с легкостью. Зато потом, когда до него окончательно дошла невозможная правда, он едва не упустил флягу в ручей, набирая воду – так у него тряслись руки.

Когда он вернулся к Арьену, три тела на ложе из мха куда больше напоминали эльфов, чем то, что принц увидел прикрученным к деревьям. Эннеари вновь поднял склоненную голову. Щеки его сильно запали, скулы обозначились резко и властно, усталость обвела глаза темными кругами – ну еще бы. Полумертвых исцелять – не то же самое, что натертые ноги у коней залечивать. И все же это была обыкновенная усталость, ничего общего не имеющая с недавней жутью, и лицо Арьена было именно лицом, а не предначалием хаоса.